21034
Затерянная Рязань. Птицы в клетке
Давным-давно в этих местах водилось такое множество птиц, что клекот их разносился на всю округу. Потому и называли здешние леса да болота Клекотками. Долго эта местность была необжитой, и только при Иване Грозном, желавшем укрепить южные границы государства, появилось село Клекотки, представлявшее собой военный лагерь.
Время шло, времена менялись, и в середине прошлого столетия здесь построили исправительную колонию для заключенных. Сегодня «Клекотки» стали именем нарицательным, а колония является едва ли не единственным фактором, сохранившим от исчезновения затерянное на границе Рязанской области село. А ведь когда-то на здешнюю станцию заезжал сам Лев Толстой, чтобы переждать метель.
Команда YA62.ru отправилась в Клекотки, чтобы узнать, чем живут здесь люди и почему не уезжают подальше от «места не столь отдаленного»...
Железная дорога, построенная еще при царе, делит Клекотки на две неравные части: с одной стороны — старая одноэтажная деревня со всеми дворянскими достопримечательностями, с другой — зона и многоквартирные дома для ее сотрудников. Исправительно-трудовая колония для заключенных была построена здесь в 1958 году. Многие местные жители являются ее сотрудниками в третьем поколении и уже не представляют село без тюрьмы.
Зону в шутку здесь называют «градообразующим предприятием», потому что в основном это учреждение дает рабочие места. Помимо прочего, в колонии есть своя школа для заключенных, профессиональное училище и несколько производственных цехов. Многие местные работают здесь преподавателями.
— Скоро будет уже 38 лет, как я работаю в колонии, — рассказывает местный житель и мастер производственного обучения Михаил Мельников. – Здесь я родился, здесь всю жизнь прожил, здесь и помру. Моя мама тоже здешняя — была учителем, обучала солдат, которые после войны служили в Клекотках в роте охраны. Потом, когда открыли колонию, учила осужденных. Это было лет 60 назад. По молодости у меня было желание уехать отсюда, да что-то не довелось.
Михаил Алексеевич говорит об этом без особой грусти. Он вспоминает о своих учениках, которые вышли из колонии и действительно начали новую жизнь. Некоторыми особенно гордится.
— Был у меня один мастер здесь, занимался швейным делом, — продолжает свой рассказ Мельников. – Несколько лет назад он освободился и уехал на родину — в Узбекистан или Таджикистан — не помню. Но там открыл свой бизнес по пошиву одежды. И фирма его процветает.
Осужденные клекотковской колонии работают в нескольких цехах. Они производят металлические двери, деревянные изделия, орудуют в сварочном цехе. Но главным для объекта является швейное производство.
В самом начале советской эпохи, в 20-е годы прошлого века, Клекотки были райцентром входящего в Тульскую губернию района. В годы Великой Отечественной войны здание железнодорожной станции было разрушено, а потом — отстроено заново. Рядом проложили целых семь путей. Железная дорога обеспечивала местных рабочими местами: здесь трудились стрелочники, машинисты, ремонтники, весовщики.
— Бывало, идешь — не успел пройти — встали четыре эшелона поездов, что делать? — рассказывают местные жители. — Приходилось под ними, ползком. Главное, одежду не запачкать. О безопасности тогда никто и не думал, все так делали.
— В советские годы, когда объемы производства в колонии были огромные, прямо на территорию зоны хотели от станции проводить железнодорожный путь, чтобы отгружать продукцию сразу в вагоны и отправлять по городам, — рассказывает клекотковчанин и по совместительству мастер производственного обучения Ален Брылев. — Но грянули 90-е годы, и ничего не стало.
По словам местных, государство перестало делать заказы и поставлять сырье для продукции. Исчез рынок сбыта, и колония осталась на самообеспечении. А железная дорога стала никому не нужна. Рельсы разобрали и засыпали щебнем.
Сегодня осталось всего два пути. По одному ходит регулярная электричка: утром — в Ряжск, вечером — обратно. Красивый, видно, что не так давно отреставрированный вокзал — закрыт.
Сегодня из социальных благ в Клекотках есть школа-девятилетка, фельдшерско-акушерский пункт, в котором работает местная жительница, детский сад, почта и несколько магазинов. В том числе и на территории колонии. Работает он по определенному расписанию, расплатиться в нем можно только по специальным картам, а продавец тут — женщина.
По словам коллег, будущая сотрудница магазина при колонии приехала в Клекотки еще ребенком, с родителями, где-то в 90-е годы. Здесь она выросла, вышла замуж за сотрудника ФСИН да так и осталась в селе.
— Уезжать отсюда мыслей даже нет, — рассказывает женщина. – Когда в деревне поживешь, в город совсем не тянет. Здесь природа, чистый воздух, родники. В колонии я работаю уже несколько лет. Все осужденные, которые приходят сюда отовариваться, ведут себя очень корректно, я бы даже сказала, интеллигентно.
— И не страшно вам здесь работать? — этот вопрос родился первым.
— А вам вот страшно сейчас? — продавец улыбается, кивая на наших сопровождающих. – Когда вокруг столько смелых мужчин, ничего не страшно.
Вопреки расхожему представлению о колонии, привязанной к населенному пункту, в Клекотках мало кто может вспомнить историю о заключенных, которые женились на местных женщинах и остались здесь жить. Но есть одна другая, не менее пикантная история...
— У начальника отряда увезли жену! — из уст улыбчивого председателя совета ветеранов и сотрудника колонии Геннадия Маркова это звучит почти как байка. – Жил-был тут старлей, со мной работал. И как-то вечером, после смены, говорит мне: «Пойдем в гости, я бражку забористую поставил, угощу!» Ну, мы приходим к нему, в доме никого, а на столе — бумага. Он ее читает и в лице меняется. А в записке, значит, говорится так: «Прощай! Люблю другого». Оказалось, рано утром освободился заключенный, пришел к его жене, забрал ее и увез!
По словам рассказчика, тогда в колонии знакомились запросто — женщин было много, все они работали бухгалтерами, учетчицами, копировальщицами, экономистами. А на промзоне колонии тогда служило 46 человек против сегодняшних трех.
— И когда мне выпадало проводить там плановый «шмон» — я уставал, — смеется Геннадий Алексеевич. – Но история на этом не окончилась. Я как-то встретил ее. Она сама меня узнала и говорит: это же я, сбежавшая с бандитом! Оказывается, прожили они вместе долго, не разбежались. Вот только умер он. А ей сейчас уже, наверное, лет под 70... Может быть, и правда любовь у них была?
Клекотки — село усадебное, долгое время принадлежало князьям. В 1740 году здесь была построена первая деревянная церковь. Со временем она была утеряна в огне, но князья построили новую, каменную, двупрестольную — с престолом летним и зимним.
— Я-то сам не видел, но многие местные старожилы рассказывали, как большевики храм грабили и разоряли, — рассказывает Геннадий Марков, который вызвался прогуляться с нами в старую часть села. – Как купола срывали, как иконы изрубили топором, как кирпич выносили. Был у меня тут знакомый — вот уж он хвастался, как в ряду первых храм разносил! А тут вижу, недавно топает от церкви пешком по дороге. Заболел он сильно, потому и решил в святое место наведаться. Я ему и говорю: что ж ты, черт сутулый, творишь, сам же бахвалился своими разрушениями да поддакивал большевикам, что Бога нет! А он и отвечает: нет, Геннадий Алексеевич, есть Бог...
Говорят, раньше в Клекотках всего было больше, а потому и жилось веселее. Недалеко от школы стоял клуб, в котором проходили вечера и концерты. А в лесу, по дороге к храму, стояла огромная больница областного значения для больных туберкулезом. Сегодня от нее остались одни руины.
Все меньше в селе остается и жителей — старики, которые не хотят уезжать, постепенно умирают, а молодежь и вовсе не удержишь в деревне. Открытые источники пишут, что в 2010 году население Клекотков насчитывало почти 2 000 человек. Сотрудники колонии смеются — говорят, это вместе с осужденными. На самом деле местных в селе осталось от силы человек 500.
— Когда мы с супругой сюда только приехали, часто ходили к одному местному жителю за молоком, — вспоминает Геннадий Марков. – И трехлитровая банка молока стоила тогда 15 копеек! Вот и думайте, коммунизм это был или что...
По воспоминаниям клекотковчан, в советские годы в селе был сильный колхоз: огромные территории возделываемого чернозема, семь мельниц, по несколько тысяч свиней и крупного рогатого скота. На работу в колонию и колхоз бежали люди из соседних шахт и даже с железной дороги!
— В 90-е, когда колхоз разорился, его начали делить, — вспоминают местные. – Всем сотрудникам раздали по 10 гектаров. Тогда стали возмущаться учителя: мы ваших детей учим! Им тоже по 10 гектаров выделили. Тем, кто не возмущался, дали по одному... Тащили кто что мог: кто трактор увел, кто сеялку. Только скот никому не достался — председатель колхоза быстро выгоду смекнул, всех порезал и мясо продал.
Сейчас на все село есть одна корова и несколько лошадей — их держат местные энтузиасты, для себя.
Жители Клекотков давно привыкли к колонии у себя под боком, и многие уже даже не знают, что были времена, когда ее не существовало. Люди с особой ностальгией вспоминают те советские времена, когда заключенные помогали гражданским в быту: делали деревянные гробы и металлические оградки для кладбища, ремонтировали школу и детский сад, наводили порядок на территории к 9 мая. Сейчас все гораздо строже и многое «не положено» по закону. Птичьего клекота, кстати, здесь тоже не слыхать — куда громче «урчат» лягушки в прозрачных местных речках. Как любят шутить сотрудники колонии, из перелетных птиц в Клекотках теперь только их тульские коллеги. А если пройтись по старому селу, то на один жилой дом придется три мертвых...
«Не дай бог колонию закроют» — фраза, которая чаще всего звучала в разговорах местных жителей. Люди, конечно, не верят в это, но все же боятся. Как не верили и боялись в свое время развала крупного передового колхоза. Сегодня Клекотки живут учреждением за колючей проволокой. Как бы печально это ни звучало.
Фоторепортаж смотрите по ссылке.
По обе стороны побывала Дарья Копосова
Фотографировала Мария Илларионова
Путь прокладывала Наталья Кратенко